Текст украинской народной сказки «Волшебная рубашка», читать онлайн — 15 минут.
У одного богатого мужика был сын по имени Грыцько. Когда тому исполнилось семнадцать лет, у него умерли отец и мать. Продал он имущество, доставшееся в наследство от родителей — все до чиста, а на вырученные деньги купил за полторы тысячи коня, сбрую с седлом, ружье и саблю. Сел на коня, попрощался с родной стороной и отправился за тридевять земель.
Долго ехал Грыцько по дороге, пока та не кончилась в бескрайней степи. Тогда поехал он без дороги по траве. И ехал так десять суток, но никак не мог выехать ни на один путь. Вот уже и отчаялся совсем, стал призывать к себе смерть, но услышал вдруг, как кричит кто-то. Вроде голос показался человеческий, поехал Грыцько на него.
Подъезжает ближе, а это из ямы кричит змея:
— Грыцько, вытащи меня из ямы!
Слез с коня парень, но на помощь прийти не торопиться, говорит змее:
— Как же я вытащу тебя? Я тебя боюсь!
— А ты протяни ко мне конец нагайки, я за нее ухвачусь, так ты меня спасешь.
Подал Грыцько змее в яму нагайку, та схватила ртом за конец, но парень в последний момент испугался и рванул нагайку так, что змея далеко от него упала.
Глядь, а вместо змеи уже панночка стоит. Красивая такая, что только в сказке такие красавицы бывают.
Подошла к Грыцько и руку протянула:
— Здравствуй! Слава богу, что вызволил меня из ямы. Проси, теперь, Грыцько, что пожелаешь: хочешь, буду тебе женой или сестрой?
Грыцько подумал-подумал: как это змея станет его женой — нет уж, пускай лучше будет сестрой.
— Будь мне сестрой нареченной, а я стану тебе братом!
Решили они так и поцеловались.
— Тут панночка говорит, а отрежь со своей правой руки мизинец — я пососу твоей крови, а тебе дам моей напиться, тогда мы точно породнимся.
— А если я, сестра, резать боюсь? — спросил Грыцько.
— А чего тут бояться? Ты надрежь немного.
Достал парень ножик, а панночка предложила свою помощь:
— Ну, брат, хочешь — сам режь, хочешь — я помогу тебе?
— Боюсь я, режь ты, сестра.
Надрезала та чуть-чуть кожу на мизинце, положила палец в рот и сосет. Держала так держала, потом своей крови дала парню пососать.
— Теперь мы с тобой родные брат и сестра.
Пошли они вместе, стали разговаривать о разном. Глядь — дорога появилась в степи. Прошли дальше дорогой, а тут на горизонте огромный табун лошадей в степи пасется.
— Чей это, сестра, — интересуется Грыцько, — такой большой табун коней?
— Это, брат, — отвечает она, — мой табун.
Прошли дальше, опять разговаривают о разном, Тут видят, стадо коров пасется огромное, что взглядом не окинуть.
— Чье это, сестра, — интересуется Грыцько, — такое большое стадо?
— Это, брат, — отвечает она, — мое стадо.
Подумал тут Грыцько про себя: «Лучше бы была она не сестрой моей, а женой — такая богатая». А сам дальше спрашивает:
— А чьи же это степи, я десять суток ехал, а тропы-дороги не нашел, пока тебя вдруг не встретил?
— Это, брат, степи мои.
Идут они дальше и беседуют. Глядь, стала видна огромная отара овец — взором не окинешь.
— Чья это, сестра, — интересуется Грыцько, — такая большая отара?
— Это, брат, — отвечает она, — моя отара. И таких отар у меня — пятьдесят тысяч.
Пошли они дальше, а там виднеются вдали огромные деревья.
— Что за большие деревья?
— Это, брат, мой сад, а там за деревьями — мои хоромы. Тут недалеко, верст пять по дороге.
Идут себе дальше, беседуют. Расспрашивает панночка, из какого царства Грицько, откуда он родом.
— Отец мой был богач, — говорит он, — я из такого-то царства, но уехал и попал сюда.
Подходят они к ее хоромам. Дом в три этажа, оградой окружен, красками разными покрашен, всякой резьбой украшен. Подходят к воротам, отворяет сестра. Вошли они, затворила ворота, коня на конюшню свела, конюхам приказала:
— Поставьте этого коня в стойло, покормите его как следует.
Берет брата за руку, ведет в комнаты. Входят, а там одиннадцать панночек за столом сидят, едят и пьют.
— Здравствуйте, панночки!
— Здравствуй, молодец!
— Нет, — говорит, — это не молодец, это брат мне, а теперь он и вам братом приходится.
Усадили его за стол, давай пить, гулять. Уж очень они ему рады, не знают прямо, чем его получше накормить-напоить, где его удобнее усадить.
— Пойдем, — говорит, — брат, на прогулку в мой сад. Пошли в сад на прогулку, идут по дороге, глядь — лежит поперек кочерга железная. Переступила она через нее, но просит брата:
— Возьми кочергу, убери с дороги: как иду, то всегда через нее спотыкаюсь.
Взялся он за кочергу, но даже с места сдвинуть не может — такая она тяжелая.
— Какая ты слабый! Как же ты по миру ездил такой?
— Мне, сестра, ни с кем не довелось силой мериться. Такая судьба.
Переступили они через кочергу, пошли дальше по саду, стали ходить-бродить по всем дорожкам.
Погостил Грыцько у сестры десять дней. Снова пошли они в сад на прогулку по той же дорожке, где лежит кочерга.
— Прими, — говорит, — брат, кочергу, хотя бы с дороги.
Взялся он, но все равно никак с места не сдвинет.
Пошли они снова по саду, погуляли, а как вернулись в комнаты, стала она сестер просить, чтоб дали брату такую же силу, как у них.
Согласились те и сели тотчас все двенадцать чистый лен прясть. Соткали полотно, сшили рубаху и на нее двенадцать разных цветов золотых нашили — двенадцать сил богатырских ему дали. Вся ночь на это ушла.
Утром разбудили брата, надели на него рубашку и стали его гулять звать:
— А пойдем, брат, в сад на прогулку. Идут все двенадцать с ним, дошли до кочерги, которая поперек дорожки лежит. Взял он ее за конец да как бросил, что та выше деревьев взлетела.
— Спасибо тебе, брат, что ты кочергу с дорожки убрал, а то, как позабуду про нее — все спотыкаюсь.
Погостил он у сестер еще дней десять.
— Ну, сестра, — говорит, — пора мне уезжать от вас.
— Куда же ты поедешь?
— Куда бог пошлет, туда и поеду.
— Хочешь, я жену хорошую найду, у меня всего вдосталь — и земли много и скота хватит — поделюсь?
— Нет, — говорит, — спасибо, сестра, не нужно.
— А как же ты уезжать задумал, ведь у тебя и коня-то нормального нет.
— Мой конь, сестра, очень хорош.
— Не спеши говорить так, брат, испытай своего коня.
Пошел он на конюшню, только стал коня по загривку гладить, как у того колени подкосились, конь и присел: не выдержал тяжелой руки хозяина.
— И правду не годится мой старый конь, — говорит он сестре.
— Говорила ж, что не подойдет он тебе.
— Ну, а где ж мне, сестра, нового коня взять?
— Ты ж видел, сколько у меня лошадей много — любого выбирай.
Вышли они в степь, свистнула сестра богатырским посвистом — земля загудела-заревела, табун коней прямо в загон летит. Весь в загон вошел, она ворота закрыла.
— Иди, брат, выбирай коня, какого захочешь.
Вошел он в загон и давай выбирать, а те все брыкаются. Взял он за гриву одного — конь упал, взял другого за ногу — конь упал: сколько коней пересмотрел, но ни один годился. Выходит он и говорит:
— Плохие, сестра, у тебя кони.
— Раз негожие, то надо их выпускать.
Взяли выпустили коней. Свистнула сестра богатырским посвистом еще раз — бежит другой табун в загон. Заперла она и тех.
— Ну, брат, иди еще коня выбирай.
Пошел опять выбирать, но сделалось тут в загоне болото топкое. Ходил Грыцько выбирал-выбирал и из сил выбился, выходит:
— Сестра, утомился я, но никак не найду себе коня.
— А ты, брат, не приметил того, что в центре загона в болоте стоит?
— Да он, наверное и из болота-то не выберется.
— А ты давай испытай его.
Подошел тот к коню, берет за гриву, а тут как рванул из болота, да начал носить Грицько по загону! Она смеется:
— Держись-ка, братец, и не поддавайся!
Удержал молодец коня, подали ему уздечку, и обуздал он его, свели его на конюшню, поставили в стойло.
Подержали так коня месяц, чистили и кормили.
Снова засобирался Грицько в дорогу:
— Пора мне, сестра, от вас уезжать.
— Как угодно тебе, брат, если жить у меня не хочешь — собирайся с богом.
Попрощался он с сестрами. Вывели ему нового коня, оседлали.
— Если женишься, брат, — дала наказ сестра, — не доверяй жене и не говори, что у тебя есть, а рубашку эту никогда не снимай, ежели снимешь, то тут же погибнешь.
А коню приказала:
— Это твой хозяин, доверяй ему. Если убьют его, а ты вырвешься, то явись ко мне.
Дали сестры брату саблю булатную, пику и сказали:
— Брат, как велишь коню, так он тебя и понесет — поверх деревьев или между, поверх камней или по земле — как прикажешь.
Поехал тот за тридевять земель, в десятое царство, в иное государство.
Доезжает до города, слышит — там звон такой стоит, что земля гудит. Так сильно звонят, что парень уши себе заткнул, иначе думал, что голову разорвет. А в городе людей не видно. Проехал по нему версту, смотрит — дед ходит. Подъезжает к деду.
— Здравствуйте, — говорит.
— Здравствуйте, — отвечает.
— А что оно значит, дед, в городе никого не видно, только вас на версту встретил. И колокола так звонят, что я уши заткнул.
— Это, — говорит, — пане, людоед в городе поселился, сожрал в царстве два уезда людей. И присудили дать ему на съедение царевну, вот и звонят, может, господь помилует нас.
— Если б людоед мне в руки попался, я бы его так накормил, что не захотел бы он царевну есть!
Пригласил дед Грицько к себе в дом, а пока того бабка старикова потчевала, дед на кобылку сел и к царю поскакал: так, мол, и так, принес из чужих краев бог молодца, который людоеда погубить сможет.
Приказал царь запрягать лошадей в коляску, поехал к деду. Примчались, он в дом вбегает, кланяется, за руку здоровается.
— Из какого вы, пан, царства?
— Из такого-то и такого.
— Вы сможете погубить людоеда?
— Могу, — говорит Грицько.
Пригласил царь молодца к себе.
Приехали, а тот с коня слез и говорит:
— Коня поставьте в стойло, и чтобы сено с водой давали, как должно.
Поставили коня в стойло, сами в комнаты прошли, а тут царица, царевна и царевичи. Здороваются, и спрашивают:
— Как же погубишь ты людоеда? Если сделаешь это, отдам тебе в жены дочку свою и полцарства в приданное ей.
Сели, поели, выпили. Пришла пора везти к людоеду жертву.
— Собирайтесь все, поглядеть, как я его уничтожу, а прежде позовите мне попа для исповеди и причастия.
Затем выехали все горожане, остановились близ пещеры, а Грицко берет царевну за руку и к пещере поближе ведет.
— Выходи, — говорит, — людоед, царевну тебе на съедение привел!
Увидал людоед царевну, выскочил навстречу. Только явился, молодец ударил его пикой, а тот и упал. И давай он его саблей рубить так, что горожане напугались. В конце голову отрубил, а самого на куски порубил, все их в кучу сложил, поджег, а пепел потом развеял.
— Гляди, — говорит царевне, — жена моя, как я победил людоеда. Почитай меня мужем своим, потому что я тебя от смерти спас.
Вернулись все в город, давай пить-гулять, богатыря с чужой земли прославлять, который людоеда погубил.
Пили и веселились, а потом обвенчали жениха и невесту, свадьбу отгуляли.
Живут молодые, царь им, как обещал, полцарства отписал, но вскоре умер, и остался Грицько над всем царством главным.
И они с женой лет двенадцать уже вместе прожили, но детей у них не было.
В городе у них поп хороший был, но умер и остался после него сын-сирота лет пяти. Взяли они его вместо сына и воспитали, уму-разуму научили.
Тот вырос большой да красивый, такой, что в соседних царствах лучшего не было. А царица влюбилась в приемыша этого, решила мужа извести, но понимала, что сила его в рубашке, которую тот не снимал никогда.
Давай она у царя допытываться, почему тот рубашки с себя не снимает.
— Я, — говорит, — привык так, она всегда белая, зачем ее снимать?
— Мой отец, — говорит она, — несколько раз в день рубашки менял, а ты за двенадцать лет ни разу.
Не поддавался Грицько, а та все за свое:
— Сними да сними, мы ее хоть постираем.
Вот взял он, да и снял рубашку, и только он сделал это, как она взяла рубашку и передала ее приемышу. Тот сейчас же на себя ее надел, саблю взял и к приемному пошел. Говорит:
— Здравствуйте, батюшка, биться будем или мириться?
— А чего нам, сынок, биться?
Тот говорит:
— Вот чего!
И как ударил его саблей, так голову с него и снял. Потом порубил его саблей на куски и говорит:
— Сложите труп по кускам в мешок, завяжите его, привяжите к хвосту царского коня, и пустите того, и чтобы не было ни царя, ни коня его в моем царстве.
Привязали к хвосту, и конь пошел, как сестра Грицька наказывали, обратно домой. Увидели те коня, поняли, что нет больше их брата в живых.
Взяли они мешок, от хвоста отвязали, коня на конюшню в стойло поставили. Вносят мешок в комнаты, расстилают драгоценный ковер и опорожняют мешок. Собрали кости, как полагается, сложили куски и целящей водою смазывают.
Мазали-мазали: лежит человек целый, только неживой. Тогда ему живящую воду в рот влили. Начал он шевелиться. Еще вливают, а он двигается.
— Подымите, сестры, ему голову повыше! Подняли, влили ему живящей воды побольше. Поднялся он тогда.
— Где это я? — спрашивает.
И давай тогда сестра причитать:
— Вот так бы ты, брат, и заснул навеки. Я ведь тебе, брат, приказывала, чтоб ты жене тайны своей не открывал, а ты не послушался, да и помер навеки. Как же ты умер, брат мой?
Рассказал все, как было. Сели, поели, закусили. Они все ему рады.
— Пойдем в сад на прогулку.
Пошли в сад. И лежит та самая кочерга поперек дорожки. Он бросился ее убирать, но и с места не сдвинет.
— Ну что, брат, отдал силу свою, почему меня не послушался?
— Дайте мне, сестры, такое здоровье, какое тогда вы мне дали.
— Надо было беречь, что дается. Бог здоровья дважды не посылает. Если я или сестры отдадим тебе свое здоровье, то останемся сами без него. Мы тебе своего не дадим, а ты свое потерял! А наделю я тебя, брат, такой мудростью да хитростью, что ты весь свой век их не потеряешь.
— Уж что, сестра, ни дашь, то давай, лишь было бы хорошо!
Входят в комнату. Она берет скляночку, наливает в чарку, дает ему выпить.
— На, брат, выпей.
Он взял, выпил.
— Ну, теперь, — говорит, — брат, кем захочешь обернуться, конем иль птицей какою, тем и будешь ты.
Чем он сказал, тем и сделался. Пробыл он еще трое суток с сестрами. Попили, погуляли, порадовались.
— Ну, сестра, пора мне в свое царство собираться. Даст бог, может, и отвоюю его.
— Ну, смотри, чтоб сделал ты и ей так, как было тебе от нее; а если примешь ее, как жену, она опять тебя убьет.
И выводит ему коня. Простился он с сестрами, в путь-дорогу снарядился.
— Неси меня, конь, в мое царство!
Конь и понес его в то самое царство, в тот самый город, где жил царь.
Едет по городу главной улицей, видит — ходит по двору мещанин, дед старый. Поздоровался. Дед ввел его в комнаты. А бабка что-то на вид невеселая. Слезы текут у бабки. Ходил он, ходил по дому и спрашивает:
— Чего это вы, бабушка, такая невеселая! Не помер ли у вас сын или дочка?
— Я оттого, — говорит, — плачу, что беда у нас: кобылка жеребенка скинула.
— А дайте, — говорит, — я пойду погляжу, может она приведет другого. Пойдем, дед, погляжу-ка я вашу кобылку.
Пошли, посмотрели.
— Не горюйте, дед, она, — говорит, — в эту же ночь будет с жеребенком, да с таким, какого вы еще и не видывали.
Вошли в дом. Дед рассказывает старухе:
— Вот, бабка, купец говорит, что наша кобыла в эту ночь с жеребенком будет.
— И вправду, бабушка, что будет!
Усадили они его за стол. Налили стакан винца, сели, выпили и ему предлагают. Выпил, поблагодарил, потом пошел на прогулку. Прогулялся, легли вечером спать. А коня своего пустил на луг. Спал ли, не спал, а поднялся.
— Спасибо вам, дед и бабушка, за приют! И пошел себе.
Пошел он к кобыле, обернулся жеребенком — золотая шерстинка, серебряная шерстинка, золотое копытце, серебряное копытце, такого жеребенка и на картине не найдешь. Пошел было дед покормить кобылу, глядь — уже жеребенок около нее скачет. Испугался дед, увидев его, и не донес того корму, бросил, побежал в хату и слова не вымолвит, бабу за руку тащит. Упирается баба:
— Куда ты меня, дед, тащишь?
А дед и слова не вымолвит. Спустя час очнулся, а потом и говорит:
— Ступай посмотри, какого жеребенка наша кобыла принесла, во всех царствах такого не найти!
Пошли с бабкой, поглядели на жеребенка, полюбовались.
— А теперь, дед, бери кобылу, и веди ее на базар, да продай за столько, сколько дадут, а не то царь и даром возьмет.
Повел дед кобылу на базар. Жеребенок впереди скачет. Доводит до базара, встречает его сам царь с жандармами, спрашивает:
— Где это ты, дед, взял такого жеребенка?
— Принесла кобыла моя.
— А ты, дед, не продашь ли мне жеребенка?
— Продам, — говорит.
— Что ж тебе за него?
— Кабы с чужого царя, я бы знал, что спрашивать, а с вас пять тысяч давайте, и хватит.
Вынул царь пять тысяч, отсчитал, отдал деньги деду. Купили уздечку, надели на жеребенка.
Повел его жандарм, а царь идет и смотрит.
— Отведите его теперь в стойло на конюшню!
А сам царь пошел в комнаты жене рассказывать. А как раз на ту пору стояла у ворот первая служанка Олена; увидала жеребенка, и, только царь прошел из ворот в комнаты, она кинулась на конюшню. И только тот, который ввел жеребенка, вышел, а жеребенок у Олены и спрашивает:
— А ты знаешь, Олена, кто я таков?
— Нет, — говорит, — не знаю.
— А ты первого царя помнишь? Так вот это я и есть! Ты знаешь, мой приемыш меня зарубил и посек, вот я этот самый и есть. Так знай же, как будут меня убивать, ты возьми да омочи платочек в кровь, зарой платочек в землю, и вырастет там яблоня; а как будут яблоню рубить, ты возьми от нее щепку, отнеси на речку и кинь в воду. А потом беги отсюда, чтоб тебя никто не видел.
Вышла она в другие двери, а царь берет царицу за руку и ведет к жеребенку.
— Выведите его на волю, я на него погляжу. Вывели его конюхи на подворье. Поглядела она издали и говорит:
— Это не жеребенок, а мой первый муж! Выкопайте среди двора столб, привяжите его к столбу, а потом разнесите его из пушек в прах.
Привязали его и из пушек разнесли. А служанка ходит себе там, обмочила платочек в кровь, в рукав его сунула, пошла в сад и закопала в саду. Облили потом жеребенка спиртом, подожгли и пепел развеяли.
— Ну, хорошо, что ты не дотронулся до этого жеребенка. А не то он убил бы тебя!
Переночевали, выспались, вышел царь в сад. Прошел немного, глядь — стоит яблоня, новая за ночь выросла, яблочко золотое, серебряное. Выбрал себе яблочко, хотел надкусить.
— Нет, — говорит, — лучше пойду спрошу у жены.
Приходит:
— Ступай, жена, посмотри, какая у нас яблоня явилась.
Она посмотрела:
— Это, — говорит, — не яблоня, а мой первый муж. Возьмите срубите ее и. корни вырвите, сожгите ее, а пепел развейте.
Начали рубить; а та служанка ходит кругом, собрала щепок, пришла к речке и бросила их в воду. Яблоню срубили, спалили и пепел развеяли. Переночевали ночь, когда с яблоней покончили. Чаю попили. Взял царь ружье, пошел в сад к реке. Вдруг Олена воду оттуда несет.
— Ступайте, — говорит, — на берег, где мы воду берем, там такая птица, что я отродясь такой не видывала.
Повернул он туда, пришел к тому месту, нацелился, видит — она не улетает. Сбросил он чоботы, подоткнул халат и бредет, чтоб поймать ее прямо руками. Брел, а халат в воде, вот-вот царь до птицы дотянется, а рукой никак не удержит, — перья-то скользкие. Воротился.
— Сниму, — говорит, — рубашку и подштанники, пойду и поймаю.
И побрел он опять к птице. Как ступил, а вода уже по пояс: охватит, но не удержать ему никак. Заманила его птица в воду далеко и вдруг захлопала крыльями, ударилась о берег и обернулась человеком. И ту самую рубашку, что с двенадцатью цветами, которую царь снял, опять на себя надел.
Испугался царь, стоит в воде. А тот и говорит:
— Ну что, сынок, биться будем или мириться? Выходи на берег.
Стоял тот часа три в воде, раздумывал.
— Думай не думай, а из воды вылезай.
Он взял и вышел на берег. А человек его тотчас посек-порубил, входит в комнаты и как крикнет богатырским голосом:
— Здравия желаем!
Она его враз узнала, так и обмерла.
— А, вот ты где, моя душегубка! Поди-ка сюда! Она не идет, тогда пошел он сам.
— Сколько ты раз меня со свету губила: и царя, и жеребенка, и яблоню? Ты видела, как я людоеда уничтожил, ты ведь рядом со мною стояла? Стояла и клялась, что будешь меня уважать, как мужа. Это ты так мне отблагодарила, что я тебя от смерти спас! Отведите ее в сад.
Вывели ее. Отрубил он ей голову, посек, на куски порубил, сжег, пепел развеял.
Одел Олену в царскую одежду. И к попу венчаться. Обвенчались, а на следующее воскресенье свадьба. Садится он на коня своего.
— Неси меня, конь, к сестрам, буду звать их на свадьбу.
Сел, поскакал выше дерева на коне к сестрам.
Приезжает, здоровается. Уж так рады сестры, и боже ты мой! Не знают, куда его и усадить. Он рассказывает:
— Покончил я с ним и с нею, а теперь со служанкой с первой свадьба. Благодарю тебя, сестра, за твои мудрости-хитрости, а то не вернулся бы я назад. А теперь силу свою, что дали вы мне, назад вернул.
Погуляли, попили у сестер двое суток. Оседлали они своего коня и поехали все в гости к брату на свадьбу.
Начался свадебный пир. Все, кто из других царств, цари, короли, да и своего какие-то князьки спрашивают:
— Что за панночки такие, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке рассказать?
— Это сестры мои, — говорит.
Справили свадьбу, все чужие поразъехались; сестры остались. Погостили еще трое суток одни только сестры. Пьют, гуляют.
— Что ж, Олена, может, и ты нашего брата так же прикончишь, как прикончила та, первая?
— Нет, я крестьянского роду, буду его уважать, как богом положено!
Уехали сестры, а они остались: живут, хлеб жуют и постолом добро возят.
